По такому случаю Стас поведал нам о своем дискотечном прошлом, мультимедийном настоящем, о том, как сломать радийные стереотипы, и о сложных отношениях художника с деньгами.

В 1978 году я организовал свою первую дискотеку в школе, а в 1980-м поступил в Рижское летно-техническое училище гражданской авиации. Рига по отношению к тогдашнему СССР — это был Запад голимый. Там у нас 3 года была дискотека, которая называлась «по профилю» — «От винта». Мы заняли 1 место на конкурсе дискотек в городе Екабпилсе и получили специальную бумагу, она давала нам официальное право проводить дискотеки в кафе, клубах, на мероприятиях. Нас было трое, и мы все были из разных городов: коренной рижанин, парень из Львова и я из Воронежа.

Моя первая программа на «Радио 101» называлась «Параплан». Она появилась в 1997 году, выходила раз в неделю и шла 2 часа. Делали мы ее с Пашкой Черпаковым. Программа была очень насыщенная, разносторонняя и веселая. Мы брали в алфавитном порядке коллективы и исполнителей от «А» до «Я», рассказывали о них, подпирали музыкальным материалом: альбомы, участники, дискография. Там еще была рубрика «Стас уполномочен сообщить» (по аналогии с «ТАСС уполномочен заявить»). Несуществующая организация «Музыка и здоровье» сбрасывала нам на телетайпную ленту всякие невероятные случаи — например, что появилась туалетная бумага с изображением Bon Jovi на каждом клочке. В общем, некий элемент фэнтези в музыкальном мире. Второй час был посвящен интерактивному общению, но связанный с обсуждением первого часа. Иногда, по-моему, мы выполняли заказы.

Спустя полтора-два месяца появилась программа «Я не люблю тебя». Мне никогда не нравились программы по заявкам: «Пользуясь случаем, я хочу передать привет своей жене», а жена у него рядом сидит на диване. Ну, маразм такой. Поэтому я предположил альтернативу. Дозвонившийся в программу говорил: я не люблю такого-то, и точно знаю, что он терпеть не может, предположим, группу Queen. Поставьте для него самую нелюбимую песню «Ночь в опере». Я знаю, он от нее бесится.
Потом рамки антипрезента стали гораздо шире: у человека появилась возможность «получить в морду» в прямом эфире. Вот ты позвонил и говоришь, что Петрович — урод. Я говорю: «А с чего ты взял?» Ты: «Ну, он вот такой и такой». А я тебе даю понять, что ты не лучше этого Петровича. Может, даже и хуже. Но все это — в неоскорбительной форме, без поучений и оскорбления личности. То есть, ты получаешь порцию негативной информации о себе, от которой тебе становится хорошо. Это неестественно и нелогично, но на самом деле это так. Такой радиомазохизм был у дозванивающихся.
Я думаю, при первых возможностях надо будет реанимировать эту программу. «Радио 101» не существует уже лет 10, а шлейф от программы до сих пор есть.

После «101» было радио «Русские песни». Для меня это стало жутким испытанием. Есть такая позиция среди профессионалов: «Ту музыку, которая нравится тебе, слушай дома». Но это, блин, очень сложно: работать на радиостанции, формат которой тебе, мягко говоря, не близок, от которого у тебя пупырья по всему телу. У меня в программе в прямом эфире был Михаил Круг, была Катя Огонек — заметьте тенденцию. Адаптация была тяжелой. Мне не хотелось бы кого-то оскорблять, любое творчество имеет право на существование. Если народ ходит на Киркорова, значит, народ это право заслужил. Но иногда ты думаешь: «А я? А меня-то за что?».
Еще я работал на «Вашем радио», меня оттуда выперли с формулировкой типа «за негативное отношение к слушателям». Это как в «Дне радио»: «Можно я от тебя не буду слышать два слова: м…к и «х…ня? — А что делать, если звонит полный м…к и несет полную х…ню?».

У меня сложилось твердое убеждение, что я знаю, каким должно быть радио. И в своем Интернет-проекте «Правильное радио», мне кажется, я учел потребности современного молодого человека (молодого не по паспорту, а по состоянию души).
Боюсь показаться заносчивым, но редкая FM-радиостанция может похвастаться объемом, который дает «Правильное радио». Ротация и у нас присутствует, без нее не обойтись, но подход другой. Например, на FM-радиостанции популярная песня может звучать 6-10 раз в день. Я делаю ротацию по исполнителям: 6 или 12 раз в сутки можно услышать определенного исполнителя, но с разными композициями. На одну и ту же композицию слушатель может наткнуться дней через 6, а то и больше.

На «Правильном радио» нет русскоязычных композиций. Когда исполнитель поет на каком-то языке, я не понимаю текст, могу только догадываться по эмоциональной составляющей. Я допускаю, что западные исполнители поют полную хрень, но я этого не понимаю. И поэтому оцениваю только вокальные данные. Так мне гораздо комфортнее. А когда человек поет хрень, и я понимаю, что это хрень, то все вокальные данные перечеркиваются одним махом. А отдельных коллективов и композиций, которые мне кажутся достойными, категорически мало.
Это вопрос не вкуса, а позиции. У отечественной музыки много поклонников, но должна быть альтернатива. Если мы проведем соцопрос и выясним, что, скажем, категорию «шансон» потребляет 90% населения России, это не значит, что все радиостанции должны вещать шансон.

Классическая форма радиотрансляции в нашей стране выглядит сейчас следующим образом: головная компания находится в Москве, а все остальные получают сигнал и транслируют его в регионе с местными включениями. Я не вижу препятствий, чтобы сломать этот стереотип — было бы желание и деньги. Трансляцию можно осуществлять из любого города. Просто все привыкли к штампу «Москва». А в чем разница, если сигнал будет идти из Воронежа? Если продукция качественная, почему бы ее не распространять на всю страну?

Художник должен быть голодный. Иначе пропадает драйв. На сытый желудок не напишешь «Мы ждем перемен!».
Но есть и другая сторона. Меня знакомые художники приводили в свои мастерские. Показывали: вот то, что мы пишем. А вот, что рисуем, чтобы продавать на улице. А на вырученные деньги снимаем эту мастерскую, покупаем краски, хлеб и водку. Для того чтобы что-то делать, надо что-то делать. Был только один человек, который отказался и умер от голода, это великий поэт Велимир Хлебников.
И, слава богу, надо мной нет сейчас финансового давления, которое могло бы изменить мой музыкально-эстетический взгляд на жизнь. Но вот приходит богатый зайчик, ставит портфель с деньгами на стол и говорит: «Давай замутим гипершансон». И я не знаю, возьму я эти бабки или нет. Хочется верить, что откажусь. Хотя так говорить можно, пока ты не увидел этих денег.