Работы московской художницы Ирины Затуловской сродни опытам алхимика: она пишет на старых деревяшках, на кусках рубероида и битого стекла, на железных дверях, на коже налима и даже на камнях, обработанных соленой водой. Все это делается не ради того, чтобы соригинальничать: основа не «прячется» за красками, а остается на виду, наполняя картины новым смыслом и придавая им особую фактуру и колорит.
Результаты этих экспериментов ценятся высоко: картины Затуловской хранятся в Третьяковке, Эрмитаже, в европейских музеях, а теперь их можно увидеть и у нас, в галерее «Х.Л.А.М.». Экспозиция «Платон Платонов и Мандельштам» сделана специально для Воронежа по произведениям Андрея Платонова и Осипа Мандельштама.

Сергей Горшков, организатор выставки:
Когда открылась галерея «Х.Л.А.М.» и мы с Алексеем Юрьевичем (директором галереи — прим. авт.) советовались, кого бы пригласить, то поняли, что Затуловская идеально вписывается в концепцию галереи. И она с удовольствием согласилась сделать в Воронеже выставку.
Сначала мы  думали, что она привезет свои старые работы. Но Ира решила, что нужно сделать что-то особенное, посвященное Воронежу. Она была у нас в городе много лет назад. Мы бродили с ней по мандельштамовским местам (а Платонов вообще ее любимый писатель) и Ирина предложила сделать что-то на основе своих впечатлений.
Вообще, Ирина как художник сочетает в себе две потрясающие вещи. С одной стороны — это абсолютная независимость: она всю жизнь идет своим путем, не примыкая ни к каким объединениям. С другой — каждодневное изучение истории русской культуры от древнейших времен до Серебряного века, когда из-за цензуры огромный пласт культуры оказался за пределами видимости. Затуловская, чтобы изучить его, знакомилась с родственниками погибших художников — Фонвизина, Митрохина, Малевича. В то время, когда их картины не выставлялись вообще нигде, Ирина изучала их рисунки и записи из семейных архивов, то есть, она — хранительница и продолжательница традиций Серебряного века.

Выставку в Воронеже открывала сама Ирина, и журналист «ЛГ» не упустил возможности с ней пообщаться.

…помогают работать с «категорией времени». Ведь в изобразительном искусстве время бывает разной длительности. Например, в иконе оно — вечность, а самое короткое время — в картинах гиперреалистов, где за основу берется фотография. Сейчас всякое изображение стремится к мгновенности, мимолетности: все вокруг мелькает, и это утомительно. Мне, как художнику, очень интересно делать время, которое обладает большой длительностью. У меня были заготовлены большие холсты, очень красивые, но в какой-то момент мне показалось, что они чересчур хорошие для нашей жизни. Мне захотелось какого-то куска настоящей жизни, реализма, доведенного до кульминации. И вот однажды на даче я случайно наткнулась на старое железо со следами краски, оно лежало на крыше сарая. И я включила его в картину, потому что жизнь крыши сама по себе интересна. Так же, как лицо старого человека. Человек, конечно, может покрасить волосы, морщины убрать, но это будет уже не так интересно, как следы настоящей жизни на его лице. Вообще, картина — это встреча материала и идеи. Если встречаются хороший материал и хорошая идея, то и получится что-то хорошее.

…очень остро реагируют на замечания и слишком внимательно следят за тем, что происходит вокруг — это их главная проблема. Искусство — зыбкая субстанция, а чтобы остаться собой, нужно продолжать изображать то, что ты любишь, и делать это так, как тебе нравится. Меньше рефлексии. И меньше подражаний. Меня все время буквально предавали анафеме за то, что я делала не то, что другие. Когда я окончила институт, была мода на гиперреализм, а я занималась какой-то «ерундой», живописью. Потом стал моден концептуализм. Это значило, что нужно заниматься им и ничем другим. После концептуализма появилось видео — и все начали делать видео. Сейчас спохватились — решили вернуться к живописи. А как вернуться, если ее столько лет топтали? Это смешно, но с другой стороны и грустно: все время одни люди хотят руководить другими. Искусство ведь не для этого. Оно для того, чтобы облегчать жизнь, видеть радость, красоту.

…может все, что угодно. Например, раздавленный металлический предмет на дороге, или цветочек тот же… Мощное воздействие могут оказывать и живой пейзаж, и изображение. Помните, Леонардо разглядывал пятна на стене и говорил, что можно придумать из них все, что угодно?

…понятие не такое узкое, как его часто понимают. Когда люди смотрят на портрет, они оценивают его по параметру «похож — не похож». Я же пропагандирую расширенный реализм: портрет должен быть похож на человека больше, чем сам человек на себя похож!
Вообще, художник не должен отгораживаться от жизни — ведь то, что мы принимаем за реализм, часто бывает чем-то очень от этого далеким. Наша жизнь порой более жестокая, тяжелая и некрасивая, чем ее изображают традиционные художники.

…было трудно во все времена. Это неизбежная часть художественного процесса. Художникам часто говорят: «И я бы так мог нарисовать!» Но если ты можешь — бери и рисуй, пожалуйста! А, глядя на мои картины, люди вообще восклицают: «Это дети нарисовали!» Но я что-то не видела, чтобы дети так рисовали, хотя с ними действительно трудно соревноваться. У детей другие законы в голове, они очень неформально рисуют. У них смысловое рисование, по существу. Форма для них не важна. Это мы, взрослые, — формалисты.

Как признался директор галереи Алексей Горбунов, работы его настолько ошеломили, что теперь ему не хочется выпускать их из города. Поэтому в оставшееся до окончания выставки время Горбунов будет убеждать частных спонсоров в ценности этих картин для Воронежа (на управление культуры он по понятным причинам не рассчитывает).