Современный юмор — не предмет для разговора, мне вопрос «как вы относитесь к современному юмору?» больше всего надоел. Кроме пародистов и анекдотчиков никого нет. Да и анекдоты же надо уметь рассказывать! Я помню, Юрий Никулин мне один и тот же анекдот рассказывал раз десять, и все десять раз я от души смеялся… Наше время я сравниваю со штормом на море, большим штормом, который со дна поднимает — не лучшее, а вы знаете, что — и выбрасывает на берег. Я все жду: ну, появится хоть одна личность, должна же появиться! Но с начала 70-х годов кроме нас с Витей Ильченко (хе-хе-хе), появились только Хазанов и Полунин, — все! Я предлагаю молодым: берите Жванецкого, есть масса вещей, которые мы с Витей не успели сделать, — никто не берет. Потому что юмор другой, публика другая. Играли мы Хармса (с сыном). Сыграли 10 раз, и продюсеры сняли спектакль: лилипуты, говорят, пользуются большим успехом. А ведь юмор Хармса — высочайший, потрясающий. И надо отметить, дети отлично воспринимают Хармса. «Я вынул из головы шар! Я вынул из головы шар! Я вынул из головы шар!» — «Положь его обратно!». Взрослые, слыша это, думают, что артист шизанулся, а дети сразу начинают смеяться.
Судьбу любого артиста, даже такого, как Райкин, определяет автор. Без автора нет артиста. А сейчас на сцену выходят нахальные ребята — они вообще ни о чем не волнуются, рассчитывают на сиюминутный успех…

Мы всегда проваливались на правительственных концертах. Мы играли самые лучшие наши вещи, проверенные, — но зал никогда не смеялся. Однажды, например, играли миниатюру «На складе». Ко мне потом подошел знакомый, бывший в зале и спросил: что же вы такую несмешную вещь выбрали? А играть, когда молчит зал, — это как без парашюта падать. Я такие концерты — когда головой об стенку — на всю жизнь запоминаю. Так что от правительственных концертов я, по возможности, отказываюсь. Один раз заставили. Сказали, что все уже выступали, кроме меня. Я приехал. Вышел. Все ко мне спиной стоят. Я сказал «поздравляю с Новым годом» и ушел. Вот вам и весь правительственный концерт.
Что касается Путина, думаю, он обладает чувством юмора. Ленинградцы вообще особая публика. Они, может, не так хохочут, как одесситы, но юмор понимают головой.

Самая большая комедия — это «17 мгновений весны». Клянусь, я хохотал, как зарезанный. Классные актеры, блестяще снято. Но фальшь сплошная. А я, если фальшь чувствую, — все, не могу воспринимать. Ну, кто видел таких немцев? Куравлев, с которым мы в баню ходим, — такой немец, что просто с ума можно сойти… И я бы этого шпиона нашего поймал бы еще в первой серии — уж такой он задумчивый, ну, такой немец…

За последние несколько лет примерно 5 спектаклей предлагал мне Леонид Трушкин (один из наиболее известных в России антрепризных режиссеров — прим. «ЛГ»). Я все отказывался. Например, он предлагал мне роль Соломона в пьесе Миллера «Цена». А я не могу играть жеваное. До меня эту роль играл Стржельчик, и он будет стоять у меня перед глазами… зачем мне это? И вот он приносит потрясающую американскую пьесу: у него умерла жена, у нее умер муж, раньше они дружили семьями, а теперь он приходит к ней, и они плачут. Это комедия, но плакал я по-настоящему. Я согласился на эту роль, начали репетировать с Таней Васильевой (у нас с ней обоюдная симпатия). Были готовы и костюмы, и декорации, объявлена премьера, шорох шел по Москве — такая пара, как мы с Таней, думаю, многим интересна. И уже во время генеральной репетиции пришел Трушкин и сказал: знаете, у меня не получилось. Не знаю, что у него не получилось… Но потом этот спектакль играли Хазанов с Чуриковой… Я, слава Богу, не завишу ни от театра, ни от кино, у меня есть мой жанр, который нравится и мне, и публике. А поплакать… Заставить зрителя плакать может любой хороший актер. Вот заставить смеяться…

Предложений много. У меня на даче стопкой лежат сценарии — в основном сериалы. Бумаги (широко разводит руками) — вот столько. Как правило, я первую страницу прочитываю и отдаю стопку внуку, — он на обратной стороне листов рисует.
Было предложение от киевской студии. Сценарий про женщину — двойника Тумбы Урман или Умы Турман, или как ее там… Действие происходит в Одессе. Я спрашиваю: почему в Одессе-то? Это можно снимать, где угодно. Но выяснилось, что надо про Одессу. Я понимаю, Одесса — это бренд. Но сниматься отказался. А три дня назад вечером, часов в 11, позвонил мне Володя Алеников. В его фильме «Биндюжник и король» я сыграл свою лучшую роль в кино. И вот Алеников мне говорит: «Знаете, Роман, я сейчас в Одессе, только что разорвал контракт с американской компанией, потому что получил очень хороший сценарий, автор — Георгий Голубенко». А Голубенко — это тот, кто написал «Новые одесские рассказы». Прекрасные рассказы! Я даже хотел читать их со сцены, но это все-таки не мой жанр, мне нужен монолог, и отказался от замысла. И вот Алеников предложил мне сниматься. Я сразу согласился. И думаю, будет неплохо: хороший автор, хороший режиссер, ну и я тоже ничего… Знаю, что кроме меня будет сниматься Джигирханян. Съемки начинаются в октябре.

В конце пресс-конференции Роман Андреевич пообещал приезжать еще. И после спектакля он это обещание подтвердил со сцены: в планах артиста посетить лучший город в будущем году. Во-первых, с воронежским краем связывает его память о друге и партнере Викторе Ильченко, который родом из Борисоглебска. А во-вторых, нравится Карцеву воронежская публика. Свое выступление в филармонии он завершил словами: «Никто не встал, не вышел — удивительно! Спасибо вам».

В гостинице:
— Фамилия?
— Абрамович.
— Я серьезно спрашиваю!

На улице мужчина заигрывает с женщиной:
— Давайте с вами встретимся завтра.
— Вы с ума сошли, я замужем! Давайте сегодня!

Карцев встречает на улице знакомого, которого не видел лет двадцать.
Здоровается. Знакомый:
— Ты меня узнал?
— Узнал.
— Как меня зовут?
Карцев называет имя.
— Правильно. А как маму зовут? А что она любит? Гм, все правильно… Ну и как тебе Путин?!